Зачем читать выдуманные романы, если есть вот такие истории любви? Прочитав об отношениях Менделеевой и Блока, у меня на душе остался осадок непонятной грусти и досады.
Они были знакомы с детства: когда их отцы вместе служили в университете, маленькие Саша и Люба (дочь талантливейшего ученого Дмитрия Ивановича Менделеева) в колясочках гуляли в университетском саду. Потом они встретились, когда Саше было 17 лет, а Любе — 16. Он к тому времени уже успел пережить бурную страсть с 37-летней Ксенией Садовской и приехал в имение Менделеевых Боблово.
В дневнике через много лет он написал: "Меня почти спровадили в Боблово. Я приехал туда на белой моей лошади и в белом кителе со стэком. Меня занимали разговором в березовой роще mademoiselle и Любовь Дмитриевна, которая сразу произвела на меня сильное впечатление. Это было, кажется, в начале июня."
Люба, единственная дочь Менделеева, вышла встречать гостя в розовой блузке — шестнадцатилетняя, румяная, золотоволосая, строгая. Через двадцать с лишним лет, перед самой смертью, Блок напишет: «Розовая девушка, лепестки яблони». Встреча на дощатой веранде бобловского имения определила всю дальнейшую жизнь и его, и ее — потому что с того дня судьбы этих двоих были связаны нераздельно.
Любе же приехавший франт симпатии не внушал, единственное что было у них общим - это интерес к актерскому мастерству. В Баблово они вместе с Любой сыграли шекспировского «Гамлета». Он — Гамлета, она — Офелию. После спектакля пошли погулять и впервые остались наедине…
Блок посвятил этому моменту стихотворение: "Странно: мы шли одинокой тропою,
В зелени леса терялись следы..."
Фото - Александр Блок в роли Гамлета, 18 лет.
Боблово, 1898
Фото - Любовь Дмитриевна Менделеева (17 лет)в роли Офелии в домашнем спектакле
Боблово, 1898
Они были знакомы с детства: когда их отцы вместе служили в университете, маленькие Саша и Люба (дочь талантливейшего ученого Дмитрия Ивановича Менделеева) в колясочках гуляли в университетском саду. Потом они встретились, когда Саше было 17 лет, а Любе — 16. Он к тому времени уже успел пережить бурную страсть с 37-летней Ксенией Садовской и приехал в имение Менделеевых Боблово.
В дневнике через много лет он написал: "Меня почти спровадили в Боблово. Я приехал туда на белой моей лошади и в белом кителе со стэком. Меня занимали разговором в березовой роще mademoiselle и Любовь Дмитриевна, которая сразу произвела на меня сильное впечатление. Это было, кажется, в начале июня."
Люба, единственная дочь Менделеева, вышла встречать гостя в розовой блузке — шестнадцатилетняя, румяная, золотоволосая, строгая. Через двадцать с лишним лет, перед самой смертью, Блок напишет: «Розовая девушка, лепестки яблони». Встреча на дощатой веранде бобловского имения определила всю дальнейшую жизнь и его, и ее — потому что с того дня судьбы этих двоих были связаны нераздельно.
Любе же приехавший франт симпатии не внушал, единственное что было у них общим - это интерес к актерскому мастерству. В Баблово они вместе с Любой сыграли шекспировского «Гамлета». Он — Гамлета, она — Офелию. После спектакля пошли погулять и впервые остались наедине…
Блок посвятил этому моменту стихотворение: "Странно: мы шли одинокой тропою,
В зелени леса терялись следы..."
Фото - Александр Блок в роли Гамлета, 18 лет.
Боблово, 1898
Фото - Любовь Дмитриевна Менделеева (17 лет)в роли Офелии в домашнем спектакле
Боблово, 1898
…А потом лето кончилось. Она доучивалась в гимназии, он ходил в университет. Виделись мало, он был — весь порыв и ожидание, она — холодна и недоверчива. Лето 1899-го прошло спокойно: на столетие со дня рождения Пушкина играли сцены из «Бориса Годунова» и «Каменного гостя». Блок снова томился и выжидал, Люба казалась безразличной.
Из дневника Блока: "Приехали в Шахматово (лето 1899). Я стал ездить в Боблово как-то реже, и притом должен был ездить в телеге (верхом было не позволено после болезни).
Помню ночные возвращенья шагом, осыпанные светляками кусты, темень непроглядную и суровость ко мне Любови Дмитриевны. - "Менделеевы" опять были в Боблове, но спектакли были как-то менее одушевленны...
К осени я, по-видимому, перестал ездить в Боблово (суровость Любови Дмитриевны и телега). Тут я просматривал старый "Северный вестник", где нашел "Зеркала" 3. Гиппиус. И с начала петербургского житья у Менделеевых я не бывал, полагая, что это знакомство прекратилось."
На следующее лето к спектаклям Блок охладел, а вернувшись в Петербург, перестал бывать у Менделеевых. Неизвестно, стало бы что-нибудь дальше с этими странными, нервозными и недосказанными отношениями, если бы не…
На Пасху 1901 года Сашура получил в подарок от матери книгу стихов Владимира Соловьева… и погиб. Соловьев — философ, публицист, богослов, один из первых «чистых символистов», писал о том, что земная жизнь — всего лишь искаженное подобие мира «высшей» реальности. И пробудить человечество к истинной жизни может только Вечная Женственность, она же Мировая Душа. Впечатлительный, тонко чувствующий Блок сразу определил суровую Любу в носительницы той самой Вечной Женственности — и в Прекрасные Дамы заодно.
"О Блоке я вспоминала с досадой, — писала в мемуарах "И были, и небылицы о Блоке и о себе" Любовь Дмитриевна. — Я помню, что в моем дневнике, погибшем в Шахматове, были очень резкие фразы на его счет вроде того, что "мне стыдно вспоминать свою влюбленность в этого фата с рыбьим темпераментом и глазами…" Я считала себя свободной". Однако уже 7 марта 1901 года Александр случайно встречает Любовь на Васильевском острове, куда пришел покупать таксу, которую потом назовет Краббом. Девушка шла на Бестужевские курсы и Блок тайком последовал за ней. Позже она запишет: "Около курсов промелькнул его профиль, — он думал, что я не видела его. Эта встреча меня перебудоражила".
Из дневника Блока: "Я встретил Любовь Дмитриевну на Васильевском острове (куда я ходил покупать таксу, названную скоро Краббом). Она вышла из саней на Андреевской площади и шла на курсы по 6-й линии, Среднему проспекту - до 10-й линии, я же, не замеченный Ею, следовал позади (тут - витрина фотографии близко от Среднего проспекта). Отсюда появились "пять изгибов".
На следующее утро я опять увидал Ее издали, когда пошел за Краббом (и привез в башлыке, будучи в исключительном состоянии, которого не знала мама).
Я покорился неведенью и боли (психологически - всегдашней суровости Л. Д. Менделеевой)...
Любовь Дмитриевна ходила на уроки к М. М. Читау, я же ждал ее выхода, следил за ней и иногда провожал ее до Забалканского с Гагаринской - Литейной (конец ноября, начало декабря). Чаще, чем со мной, она встречалась с кем-то - кого не видела и о котором я знал."
За несколько лет их знакомства с Блоком Люба старалась как могла возвращать его к реальной жизни из заоблачных далей. И если поначалу ей нравилась игра в возвышенную любовь, то вскоре она уже частенько перебивала горячие сумбурные речи Блока словами: «Пожалуйста, Саша, давай без мистики!» А в одном из писем в порыве откровенности и вовсе назвала вещи своими именами: «Милый, милый мой, ненаглядный, голубчик, не надо в письмах целовать ноги и платье, целуй губы, как я хочу целовать долго, горячо». После такого явного «бесстыдства» со стороны своей возлюбленной Блок поссорился с Любой, и, казалось, они расстались навсегда. Но шли дни, недели, месяцы, а образ веселой розовощекой Любочки не покидал поэта.
7 ноября 1902 года Блок совершает загадочный поступок, который до сих пор по-разному трактуется исследователями его творчества. Александр Александрович пришел на студенческий бал в Дворянском собрании, имея при себе записку, начинавшуюся тривиальной фразой: "В моей смерти прошу никого не винить. Причины ее вполне "отвлеченны" и ничего общего с "человеческими" отношениями не имеют. Верую в Единую Святую соборную и Апостольскую Церковь. Чаю воскресения мертвых. И Жизни Будущего Века. Аминь. Поэт Александр Блок".
Однажды, выйдя из дому, он вошел в первый попавшийся особняк, где давали бал, безошибочно отыскал Любу на втором этаже и с ходу сделал ей предложение: «Вели, и я выдумаю скалу, чтобы броситься с нее в пропасть. Вели - и я убью первого, и второго, и тысячного человека из толпы... И вся жизнь в одних твоих глазах, в одном движении!» И Люба, знавшая, что ее Сашура приобрел пистолет, чтобы в случае отказа быстро свести счеты с этой «неидеальной» жизнью, не рискнула брать грех на душу и сказала «да», наивно веря, что семейная жизнь все расставит по своим местам.
10 ноября 1902 года Блок написал в письме к Любе Менделеевой: «Ты - мое солнце, мое небо, мое Блаженство. Я не могу без Тебя жить ни здесь, ни там. Ты Первая Моя Тайна и Последняя Моя Надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит Тебе с начала и до конца. Играй ей, если это может быть Тебе забавой. Если мне когда-нибудь удастся что-нибудь совершить и на чем-нибудь запечатлеться, оставить мимолетный след кометы, все будет Твое, от Тебя и к Тебе. Твое Имя здешнее - великолепное, широкое, непостижимое. Но Тебе нет имени. Ты - Звенящая, Великая, Полная, Осанна моего сердца бедного, жалкого, ничтожного. Мне дано видеть Тебя Неизреченную». Это была «первая ласточка» его безумной теории об идеальной любви. Но бедная Люба тогда не придала большого значения словам восторженного поэта: ей было лестно такое внимание, она чувствовала себя средневековой принцессой на рыцарском турнире и была счастлива.
…А ПОКА в Шахматове готовились пышно праздновать свадьбу. За пару дней до венчания Блок делает странные и многозначительные записи в дневнике: «Запрещенность всегда должна оставаться и в браке… Если Люба наконец поймет, в чем дело, ничего не будет… Все-таки, как ни силюсь, никак не представляется некоторое, хотя знаю, что ничего, кроме хорошего, не будет…» Чуть позже горький и парадоксальный смысл этих записей станет ясен, и Люба действительно «поймет, в чем дело» — но будет уже слишком поздно.
Блок считал, что любовь физическая не может сочетаться с любовью духовной, и в первую же брачную ночь попытался объяснить молодой жене, что телесная близость помешает их духовному родству...Стоял теплый август 1903 гола, старинной дворянской усадьбе Шахматово, что под Москвой. Невеста была чудо как хороша в длинном белом платье со шлейфом, а жених, казалось, сошел прямо со страниц модного английского романа: белая шляпа, фрак, высокие сапоги - вылитый лорд Байрон! Когда смолкла веселая музыка, дорогое шампанское было допито, а за молодыми торжественно затворили дверь спальни, между ними произошел странный разговор: «Любаша, я должен сказать тебе что-то очень важное», - начал Блок, нервно расхаживая по комнате. - «Сейчас он снова признается мне в страстной любви! Ох уж эти поэты!» - подумала Люба, в изнеможении опустившись на брачное ложе и мечтательно прикрыв глаза. - «Ты ведь знаешь, что между мужем и женой должна быть физическая близость? » - продолжал между тем новоиспеченный муж. - «Ну, я об этом только немного догадываюсь», - залилась краской хорошо воспитанная Люба. - «Так вот запомни раз и навсегда: у нас этой самой «близости» не будет никогда!» - вдруг жестко отрезал Блок. От неожиданности невеста вскочила. - «Как не будет? Но почему, Сашура? Ты меня не любишь?» - «Потому что все это темное начало, ты пока этого не понимаешь, но скоро... Сама посуди: как я могу верить в тебя как в земное воплощение Вечной Женственности и в то же время употреблять, как уличную девку?! Пойми, плотские отношения не могут быть длительными!».. .Молодая жена стояла ни жива ни мертва, отказываясь верить своим ушам. Что он говорит? А как же его стихи о прекрасной Незнакомке, в которой она сразу узнала себя?Разве не ею он грезил? Разве сегодня в церкви их соединили не для того, чтобы они стали единым целым и больше никогда не разлучались?! «Я все равно уйду от тебя к другим, -уверенно подытожил Блок, глядя ей прямо в глаза. - И ты тоже уйдешь. Мы беззаконны и мятежны, мы свободны, как птицы. Спокойной ночи, родная!» Блок по-братски поцеловал жену в лоб и вышел из спальни, плотно затворив за собой дверь.
«Ах, какая же я была дурочка! - думала несостоявшаяся молодая жена, плача в подушку. - Как же я сразу не догадалась, что он меня выдумал и любит свою выдумку, и только...»
...Наутро после первой «брачной ночи» Люба Блок вышла из спальни с красными от слез глазами и осунувшимся бледным лицом. Но она и не думала сдаваться! В ход пошли все традиционные женские средства обольщения: наряды от самых модных петербургских портних, белье из Парижа, приворотные зелья от деревенских знахарок.Лишь осенью 1904 года Любе удалось «совратить» своего законного супруга, но, увы, долгожданная близость не принесла им обоим удовольствия. Тогда в ней что-то сломалось. Она смирилась со своей судьбой и решила жить так, как хочет Сашенька. Принять его правила и стать «свободной, как птица». Другими словами, она ударилась «во все тяжкие».
На свадьбу были званы многие, в том числе и новый друг Александра Боря Бугаев (псевдоним Андрей Белый). Блок очень хотел представить Белого семье, но тот приехать не смог.
На первый взгляд все просто — у Сашуры и Андрея Белого большая и искренняя дружба. Они называют друг друга «брат», пишут письма с обращениями на «Ты» обязательно с большой буквы, читают и почитают творчество друг друга… Но помимо дружбы было что-то еще, что-то неуловимое и не понятное даже самим «братьям». Позже это «что-то» оказалось любовью не друг к другу, а к одной женщине, которую теперь звали Люба Блок.
Мучительная неразбериха в отношениях двух гениальных мужчин и одной обыкновенной женщины продолжалась три года. В том, что это была именно неразбериха, виноваты все. И Блок, постоянно уходивший от внятного объяснения с женой и с другом. И Люба, которая так и не смогла твердо выбрать кого-то одного. И Андрей Белый, который за три года ухитрился довести себя до патологии и заразил своей истерикой всех остальных.
…Все началось в июне 1905-го, когда Белый, поскандалив с Блоком, уехал из Шахматова и оставил молодой хозяйке записку с признанием. Дальше — письма, поскольку видеть друг друга они не в состоянии. Блок иронично дает Белому понять, что знает о его увлечении Любой, Белый уклоняется от ответа и вежливо хамит Блоку. Постепенно Белый впадает в помешательство: Люба снится ему каждую ночь — золотоволосая, статная. Поскольку писать нельзя — общероссийская почтовая забастовка, — он срывается и в начале зимы приезжает в Петербург…
Белый и Люба уезжали гулять на весь день, возвращались к обеду. К столу выходил молчаливый Блок, ел и снова запирался у себя без единого слова. Как-то возвращались из театра: Блок ехал в санях с матерью, Люба — с Белым.
Люба смогла окончательно порвать с Белым только в конце 1907 года. После этого они встретились только дважды — в августе 1916-го («Мы говорили о прошлом и сознали свою вину каждый») и пять лет спустя — у гроба Блока.
…А пока на дворе стоял 1907 год и Люба разбиралась с Белым, всепрощающий и всепонимающий Блок страстно влюбился в актрису театра Мейерхольда Наталию Волохову.
Она была очень эффектна. Сухощавая, черноволосая, неулыбчивая и большеглазая. Их отношения, совершенно не скрываемые от Любы, длились без малого два года, создали замечательную атмосферу для творчества… но в результате доставили мало счастья обоим любовникам. .Роман развивался настолько стремительно, что Блок даже подумывал о разводе с Любой. Та не стала дожидаться неприятной семейной сцены и сама пришла к Волоховой домой «поговорить по душам»: «Я пришла к вам как друг, - начала она прямо с порога, не дав изумленной актрисе и рта открыть. - Если вы действительно сильно любите моего Сашу, если с вами он будет счастливее, чем со мной, я не буду стоять на пути. Забирайте его себе! Но... вы должны знать: быть женой великого Поэта - это тяжелая ноша. К Сашеньке нужен особый подход, он нервен, его дед умер в психиатрической лечебнице, да и мать страдает эпилептическими припадками, а он к ней очень привязан... В общем, решайте сами, но трижды подумайте!» И умница Волохова предпочла... поскорее порвать с Блоком.
Между тем Люба, расставшись с Андреем Белым, раз и навсегда отказывается от роли мужниного «придатка» и решает устраивать личную жизнь по своему усмотрению. «Я же верна моей настоящей любви! — сказала она как-то Блоку. — Курс взят определенный, так что дрейф в сторону не имеет значения, правда, милый»? Милый согласился, и Люба начала дрейфовать — сладко и неудержимо. Она снова увлеклась театром и играла у Мейерхольда вместе с «подругой» Волоховой. Гастролируя с театром по России, Люба пространно писала мужу о каждом новом романе, который заводила «скуки ради», вместе с тем уверяя: «Люблю тебя одного в целом мире».
Однажды на гастролях в Могилеве Люба сошлась с начинающим актером Константином Лавидовским, выступавшим под псевдонимом Дагоберт. К суровой реальности ее вернуло известие о беременности. Было и стыдно и страшно, но Блок, который в юности переболел сифилисом и не мог иметь детей, выслушал признание жены с радостью: «Пусть будет ребенок! Раз у нас нет, он будет общий». Знакомые вспоминают, что поэт был в это время очень трогателен - с приветливым лицом, нежной улыбкой, потеплевшим голосом. Сына, родившегося в феврале 1909 года, назвали в честь Менделеева Дмитрием. Но надежды не сбываются, ребенок прожил всего восемь дней. Блок переживает его смерть гораздо сильнее своей жены…Эта утрата больно ударила Блока и осталась навсегда ему памятной. "Сегодня рожденье Мити - 5 лет", - горько отмечает он в записной книжке в 1914 году.
...Почему они не расстались после этого? До конца своих дней этот вопрос будет мучить Любовь Дмитриевну: все-таки они очень любили друг друга, но «странною любовью». Ах, если бы только ее Сашура был так же равнодушен к прелестям других женщин, как и к ее собственным, все могло быть иначе.
Позже сама Люба назвала года с 1909 по 1911-й — «Без жизни», а с 1912 по 1916-й — «В рабстве у страсти».
Блок по-прежнему уверял, что любит одну ее, но смотрел совсем в другую сторону. Его следующая пассия была полной противоположностью Волоховой: статная, пышнотелая, рыжеволосая оперная певица Любовь Лельмас сразила его наповал в роли Кармен, под именем которой и осталась в его стихах. Это было похоже на безумие: Блок пропадал на всех ее концертах, зачастую они вместе выступали на поэтических вечерах, затем он провожал ее до дома и... оставался там на несколько дней. Однако Любе можно было не тревожиться — поток восхитительных стихов иссяк уже через три месяца.
К 1913 году Люба целиком ушла в личную жизнь и бывала дома все реже и реже. Блок смиренно пишет ей в Житомир: «Приехала бы, весна, я бы тебя покатал и сладкого тебе купил. Ты даже почти не пишешь…» Только теперь он начал понимать, как хорошо жена усвоила его собственный взгляд на свободу! И, надо сказать, от этого ему ничуть не становилось легче…
В конце жизни Блок все чаще искал любви там, где когда-то впервые познал ее вкус: у продажных женщин из дешевых борделей на Лиговке. Располневшие «мадам», провожая нескромным взглядом сутулую фигуру Блока, наставляли своих девушек: «Будьте с ним поласковее, кошечки мои, это известный поэт, глядишь, и вам чего посвятит!» Но Блоку в то время уже давно не писалось. Он чувствовал себя разбитым и старым, в революции разуверился, идеалы растерял и все чаще забывался за бутылкой дешевого портвейна, повторяя в полубреду строки, написанные в прошлой жизни: «Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине». Он безумно скучал по своей Любаше и в то же время понимал, что их разделяет пропасть.
В тот последний, 1921 год Сашура особенно мучился: ему стало окончательно ясно, что на всем свете у него было, есть и будет только две женщины — Люба и «все остальные». В апреле он уже был болен. Страшная слабость, испарина, сильная боль в руках и ногах, бессонница, раздражительность…Он безмолвно прощался с любимыми книгами, ему захотелось проститься и с морем. Он уже не мог ходить без палки, но все-таки кое-как добрел до трамвая. У Финского залива Блок долго сидел один.
И все же Любе вырвать из своего сердца Блока не удавалось. «Я в третий раз зову тебя, мой Лаланька, приезжай ты ко мне, - писала она ему в письме из гастролей. - Сегодня Вознесение, я встала ровно в семь часов и пошла на Детинец, там растут березы и сирень, зеленая трава на останках стен, далеко под ногами сливаются Пскова и Великая, со всех сторон белые церквушки и голубое небо. Мне было очень хорошо, только отчаянно хотелось, что бы и ты был тут и видел...» Но Блок тяжело болен и не может приехать. Он не выходит даже из своей нетопленой квартиры. Он бредит наяву и никого не хочет видеть.
Узнав об этом от друзей, Менделеева срочно возвращается домой и ухаживает за мужем как за малым ребенком. Она как-то ухитряется доставать продукты в голодном Петрограде 1921 года, обменивает свои драгоценности на лекарства для Сашеньки и не отходит от него ни на шаг. Понял ли несостоявшийся Дон Кихот, какое сокровище потерял, упиваясь химерами «любви по Соловьеву»? Наверное, да, если незадолго до смерти посвятил Любе такие строки:
«...Эта прядь - такая золотая, Разве не от старого огня? -Страстная, безбожная, пустая, Незабвенная, прости меня!». 7 марта 1921 года поэта не стало.
Мать поэта Александра Андреевна и его жена Любовь Дмитриевна, постоянно ссорившиеся при жизни Блока, после его смерти жили вместе в одной комнате уплотненной, ставшей коммунальной, квартиры. Жизнь была тяжелая, денег у них почти не было. Любовь Дмитриевна отошла от театра и увлеклась классическим балетом. Устроилась с помощью своей подруги Агриппины Вагановой на работу в Хореографическое училище при Театре оперы и балета им. Кирова - бывшем Мариинском, преподавала историю балета. Личной жизни после смерти Блока она практически не вела, решив стать вдовой поэта, которому так и не смогла стать женой. Любовь Дмитриевна пережила своего мужа на 18 лет, написала трогательные мемуары и умерла также при странных обстоятельствах. Однажды, поджидая к себе двух женщин из Литературного архива, чтобы передать туда свою переписку с Блоком, она едва успеВла открыть им дверь, как покачнулась, рухнула на пол без памяти и напоследок жалобно произнесла одно-единственное: «Са-а-шенька!».
Комментариев нет:
Отправить комментарий